В зале ёлочка стояла,
Вся в игрушках и огнях,
Словно в сказку приглашала,
Забывая о делах.
Мы старались, наряжали,
Мишуру плели в узор,
И совсем не замечали
Хитрый кошкин приговор.

Кот Василий, зверь домашний,
Вдруг решил, что он — атлет.
Для него прыжок бесстрашный —
Это праздничный привет.
Вверх рванул, когтями цепко
Ухватился за звезду...
Только ствол держался крепко
Лишь секунду на ходу.

Грохот, звон и крик: «Ой, мама!»
Ёлка наземь улеглась.
Вот такая мелодрама
В нашем доме началась.
Кот, как пуля, мимо кресла,
Под кухонный стол утёк,
Там затих, не зная места,
Спрятал нос и свой хвосток.

Мы не стали звать к ответу,
Не ругали сорванца.
Ведь смешней картины нету
Для весёлого лица.
Снова ёлку водрузили,
Закрепили посильней,
И кота потом простили —
С ним на свете веселей!

В деревне, скрытой под покровом снежным,
Где вьюга песни пела у ворот,
Жила душа с наивной верой, нежной,
Что чудо в дом под Новый год войдёт.

В избушке старой, где мороз узоры
Писал на стёклах хрупкою рукой,
Девчушка Маша вдаль бросала взоры,
Ищя в снежинках зимний свой покой.

Отец уехал в лес, большой и строгий,
За ёлкой, что украсит их приют.
А мама у печи, забыв тревоги,
Пекла пирог, даря тепло, уют.

И вот отец вернулся, с бородою
Покрытой инеем, и внёс с собой
Лесную гостью, пахнущей смолою,
И лёгкий снег с морозцем за собой.

Пушисты ветви, в снежном серебре,
Игрушек нет... но разве в них вся суть?
Есть зайчик из соломы на дворе,
И шишки крашеные, да не как нибудь.

Вот ангел из бумаги, вырезной,
Вот бусы из рябины, что собрала.
Она с любовью, чистой и простой,
Своими ручками ту ёлку наряжала.

И каждый шарик, каждая звезда,
Что сделала она, хранит в себе
Мечту о том, что горе — не беда,
И счастье есть в любой простой судьбе.

Вновь радость их окутывала дом,
И доброта цвела в душе ребёнка.
И чудо совершалося кругом —
В улыбке мамы, в песне что звучала звонко.

Что чудился ей в вое зимних вьюг,
В отцовском взгляде, полном тихой ласки.
Ведь волшебство, мой юный друг,
Не в пышности живёт, а в вере в сказки.

Дремлет русское село,
Всё вокруг белым-бело,
Замело тропинки, стёжки,
Лишь узоры на окошке.

Их Мороз-искусник вывел,
Серебром на стёклах вылил
Завитки волшебных кружев,
Ветви дивные из стужи.

В доме пахнет пирогами,
Печь трещит под образами,
Угольки в ней рдеют жарко,
Словно летние подарки.

За окном метель кружится,
Снег на землю всё ложится,
Укрывая мир усталый
Белым, мягким одеялом.

Откройте окна, господа, откройте двери настежь,
Зима-шарманщица пришла, внося свои напасти.
Она играет на трубе, на флейте полусонной,
И снег летит - летит к тебе дорогой неуклонной.

Ах, этот первый, лёгкий снег, как музыка без фальши,
Он ускоряет жизни бег, чтоб мы бежали дальше.
Он пудрит старый тротуар и шапку на прохожем,
И каждый кажется не стар, а чуточку моложе.

Давайте слушать тишину, что в воздухе повисла,
И верить в сказку наяву, лишённую корысти.
Пока декабрьский музыкант играет вальс старинный,
Душа парит как белый снег по улице Неглинной...

Спешит в метро людской поток, у каждого заботы,
Короткий до весны денёк, дела, счета, работы.
Но в блеске праздничных витрин, где ёлки и гирлянды,
Вдруг замирает гражданин, забыв свои стандарты.

Москва сияет в серебре, огнями вся одета,
И в этом снежном декабре так много - много света.
И пусть метель поёт навзрыд, кружась над головою,
Душа от суеты летит, укрытая зимою.

Как тонкий шёлк, ложится снег на крыши,
И воздух чист, и дышится легко.
Природа спит, и в этой сонной тиши
Душа парит куда-то далеко.

Алмазной пылью светится узор
На стёклах окон, в кружеве ветвей.
И ловит свет задумчивый мой взор,
И мир становится белей, светлей.

В камине теплится огонь живой,
Отбрасывая тени на ковёр.
И в этот час, наполненный зимой,
Находит сердце тишину и свой покой.

В бархат кресла, как в сон, я себя погружаю,
За стеклом петербургская влажная муть.
И в туманной завесе я вдруг различаю
Позолоченный призрак, Версаля приют.

Всё сегодня причудливо, зыбко и странно,
Ты сегодня безумен, твой взор – как кинжал.
И мне хочется крикнуть тебе: «Мой любимый, !
Ты сегодня со мною, сей факт не обман. »

Электричества блеск, лепных ангелов лица –
Всё чужое, как маски на бледном челе.
Я сегодня не я. Я сегодня царица
В позабытом, далёком, хрустальном бале.

Не сердись на виденье, мой друг утомлённый,
Этот морок растает, как дым папирос.
Я лишь тень на стене, силуэт искривлённый,
Отраженье несбывшихся, призрачных грёз.

Вам, чей дух, как парус, ветром полн,
Чей клинок пронзал туман эпохи,
Вам, кто слышал шёпот древних волн
И вдыхал пустынь сухие вздохи.

Вы искали в небе Божий знак,
Шли в огонь, презрев земные пени,
И ложился африканский мрак
На эфес меча и на колени.

Ваш "Жираф" в загадочном саду
Брёл, как сон, под чуждыми лучами.
Вы свою счастливую звезду
Высекали дерзкими стихами.

И в любви, и в яростном бою
Вы хранили рыцарскую верность,
Отдавая Родине свою
Непокорность, пламень и безмерность.

Пусть свинец прервал высокий слог,
Но душа, что жаждала открытий,
Продолжает путь среди дорог,
Сотканных из звёзд и вечных нитей.

Всем котоголикам посвящается!)

В гостиной у мадам Дюбаль ,
Где воздух пахнет пылью и тоской,
Случился казус, право, небывалый,
Нарушивший послеобеденный покой.

Жило у ней созданий тридцать три –
Всё кошечки, изящны и жеманны.
Их холили, кормили до зари
Сметаной свежей из тарелки странной.

Но в доме, где царил девиц каприз,
Судьба впустила четырёх котов.
Один – Борис, другой – маркиз Де-Гриз,
А третий был без имени, но строг.
Четвёртый – Васька, рыжий хулиган,
Пролез в окно, унюхав валерьяну.

И начался такой кордебалет,
Такой амур, такой переполох!
Мадам Дюбаль забыв про свой лорнет,
Воскликнула в отчаянии: «О, Боххх!»

Мурлыканье сменилось страстным рёвом,
Клубки летали, вазы пали ниц.
Маркиз Де-Гриз, умелым, чутким словом.
Пленял сердца молоденьких девиц.

Борис, солидный, с бантиком на шее,
Вещал о нравах, о грядущем дне.
А кошечки, от страсти хорошея,
Мечтали с ним остаться в тишине.

Лишь Васька-плут, презрев манеры света,
Устроил пляски на рояле «Беккер».
И тридцать три изящных силуэта
С восторгом подпевали: «Вот потеха!»

Мадам Дюбаль , испив микстуру,
Решила твёрдо: «Хватит этих драм!»
И всю ораву, позабыв культуру,
Отправила гулять по гаражам.

Теперь в гостиной тихо и уныло,
Лишь пыль кружится в солнечном луче.
А где-то там кошачья бродит сила...
И... снятся ей коты до сей поры...

Над бледной акварелью невских вод,
Где небо опрокинулось туманом,
Застыл дворцов античный хоровод,
Овеянный таинственным обманом.

Вы говорите — музыка? О, да!
Я слышу арий каменные своды,
Поёт в граните прошлая беда,
И шёпот волн смывает чьи-то годы.

Здесь каждый дом, как строгая строфа,
Колонна — стих, застывший в белом гимне.
И в шпиле, что пронзает облака,
Душа поэта на века, отныне.

Прислушайтесь к молчанию камней,
К их голосам в туманной полумгле…
Нет города на свете холодней,
И нет его прекрасней на земле.

Вы держите ровно спину,
Вы курите не спеша.
Я же смотрю на картину
И слушаю Вас, чуть дыша.

Вы мне говорите про море,
Про пальмы, что в небо растут,
Про то, как в лазурном просторе
Кораблики к солнцу плывут.

Про улочки сонные, узкие,
Где тени ложатся волной,
Про песни далёкие, грустные,
Что ветер несёт над землёй.

А я в Ваших серых радужках
Ищу отраженье своё,
И кажется, в этих рассказах
Пропащее сердце моё.

Но вот догорела цигарка,
И голос Ваш стал чуть потише.
И брошена фраза-помарка:
«Мне завтра в дорогу. Послушай...»

А что тут мне слушать, скажите?
Гудки паровозов вдали?
Вы просто меня отпустите
На пристани этой земли.

Вы скроетесь в дымке вокзальной,
Оставив лишь горечь и стынь.
И станет вся жизнь моментальной,
Бесцветной и горькой, как дым.

Я завидую кирпичикам,
Что прижаты друг к другу так плотно.
Их холодным, безгласным личикам
Быть едиными так вольготно.

А я — трещина на асфальте,
В серой массе чужих экипажей.
В этом каменном, душном альте
Голос мой одинок и не важен.

Мимо мчатся потоки, лица,
Каждый в коконе дум и печали.
Мне бы в стену кирпичную влиться.
Чтоб меня хоть на миг замечали.

Но толпа, как река стальная,
Огибает, не видя, не слыша.
И стою я, тоской изнывая,
Под безжалостной серою крышей.

Я иду на своих ножках тонких,
В каблуках высоких не спеша.
Планета кружится сменяя ветры,
И в плаче вновь моя душа.

Ты уходишь вновь, опять с рассветом,
Опуская голову на грудь.
Я же не зову себя поэтом,
Я давно забыла эту муть...

Но пускай уходит без оглядки,
Словно тень, скользнувшая во мглу.
Я свои поправлю пряди гладко
И с улыбкой новый день приму.

Каблуков услышав перестуки,
Мир поймёт, кто здесь идёт опять.
Не для слёз мои изящны руки —
А чтоб счастье крепко обнимать